Леонид ПЕЧАТНИКОВ: «Мы жалеем врачей, но давайте пожалеем и пациентов»

Мы все усвоили, что оптимизация на языке чиновников — это сокращение, но зам мэра Москвы, сам врач по специальности, объясняет различие

 

 

В Москве разразился скандал вокруг закрывающихся больниц. Поводом для его всплеска стала утечка документа из базы данных Мэрии. «План-график реализации структурных преобразований сети медицинских организаций государственной системы здравоохранения  Москвы в части высвобождения имущества» вызвал взрыв в СМИ.

«Новая» решила получить объяснения из первых рук и Дмитрий МУРАТОВ и Людмила РЫБИНА встретились с заместителем мэра города Леонидом ПЕЧАТНИКОВЫМ.

Муратов: Давайте начнем со слухов, которые переполнили Москву...

Печатников: А давайте я начну с другого!

Мы хотели, чтобы вице мэр выговорился, вот вам его монолог. А следом — несколько наших вопросов и его ответов.

ПЕЧАТНИКОВ: У моей мамы, которой 88 лет, в пятницу случился инфаркт миокарда. Ее на скорой помощи привезли в обычную московскую скоропомощную больницу №23. Я узнал об этом, когда ей была уже проведена коронография и в очень сложном месте установлен стент. Если бы это случилось три года тому назад, я бы сегодня не разговаривал с вами, а был бы совсем в другом месте. Госпитализировали ее не в 4-е управление, не в федеральный кардиоцентр. В обычную московскую городскую больницу. А в день, когда ее туда привезли, выписывалась мама другого вице мэра — Александра Горбенко. Он узнал о том, что она попала в больницу, тоже только тогда, когда все было уже сделано. И сделано так, что он мне сказал: «Ты не зря занимаешь свое место».

За три года смертность от инфаркта миокарда в Москве снизилась почти в три раза: была 22%, а  сегодня немного больше 8%. В Европе это 6%, мы еще не дотягиваем.

В 2011 году при старых критериях, когда живорожденными мы считали младенцев с массой тела выше 1 кг, смертность была 6,4%. С 2012 года живыми считаются 500-граммовые младенцы. Конечно, был провал: смертность стала 7,5%. А вот сегодня младенческая смертность в Москве — 6,1% — ниже того показателя, который был при прежних критериях.

У нас смертность от туберкулеза не только самая низкая в России, но за три года она еще уменьшилась в два раза. Это объективная статистика, которую невозможно подтасовать.

Это произошло за счет модернизации, которую мы провели за три года. Мы потратили только на оснащение столичной медицины оборудованием 45 млрд. руб., по тем ценам это было больше 1 млрд. евро. Причем оборудования купили в два раза больше, чем нам предписывалось купить — обрушили цены по всей России.

Правда, и здесь возникали всякие абсурдные обвинения: например, якобы я беру в Японии технику бесплатно, половину выделенных денег возвращаю в бюджет, а половину — кладу в карман…

Могу сказать, что закупили самую современную технику. Никогда такой не было в Москве! Правда, нам тут стали говорить, мол, накупили железа, а работать на нем некому. Мы понимали, что в этом есть доля истины, но рассчитывали, что врачи начнут повышать квалификацию, и будут соответствовать той технике, которую мы закупили.

Теперь мы провели экспертизу. Выяснили, что за счет того, что поликлиники оснастили новейшим оборудованием, пациентов перестали госпитализировать для диагностики. Это стало возможно сделать амбулаторно. Еще совсем недавно в поликлинику ходить было не за чем, только за больничным, и за направлением на госпитализацию.

РЫБИНА: За рецептами на льготные лекарства.

ПЕЧАТНИКОВ: Больше там ничего просто не могли сделать. Да и на всю Москву в больницах было, может быть, 10 компьютерных томографов. Сейчас в каждом амбулаторном объединении есть и КТ, и МРТ, и УЗИ экспертного класса, великолепные лаборатории. Потребность в госпитализации для диагностики отпала.

Очевидно, что стали высвобождаться койки.

Во всех хирургических отделениях появились лапароскопы. Появились даже четыре медицинских робота. Закупить их, правда, не могли в течение года, потому что дилеры требовали три цены. Ничего не могли сделать: производитель — монополист. Я написал письмо производителю с просьбой продать нам роботов за ту сумму, за какую их продают в Европу — за 80, а не за 320 млн. руб. Через три месяца производитель сменил дилера в России, и мы купили их за ту цену, за которую покупают европейцы. А теперь, когда есть лапароскопы и даже роботы, и операции делают не вскрывая брюшную полость, аппендицит — это уже не 10 дней пребывания в больнице, как раньше. Если не было осложнений, можно выписывать уже на следующий день, или через день. На одной койке можно за 10 дней пролечить не одного, а от трех до пяти пациентов.

И здесь высвобождение коек.

Но главный врач не может терпеть пустые койки. Экспертиза выявила, что начинается сговор между главным врачом, поликлиникой, страховой компанией, скорой помощью: везите хоть кого-нибудь, мы ему диагноз усилим. Страховая оплатит.

Но ведь так мы разоримся.

«Новая» писала о том, что страховые компании штрафуют больницы.

Мы в Москве прекратили штрафы за плохой почерк врача. У нас главный критерий, по которому страховая штрафует поликлинику — несвоевременная госпитализация.

Если человек ходил в поликлинику и жаловался на боли за грудиной, а его вместо того, чтобы провести коронарографию и отправить на стентирование (тем самым не допустить инфаркта), лечили таблетками, это явная несвоевременная госпитализация.  Страховую мы заставляем проанализировать то, что было предпринято поликлиникой до того, как больного привезли на скорой в больницу с инфарктом. Если сталкиваемся с несвоевременной госпитализацией, то поликлинику не просто штрафуют, а она еще выплачивает больнице все те расходы, которые потребовались для лечения упущенного случая. Больница получит деньги не со страховой компании, а с поликлиники, которая допустила это.

А больницу штрафуют за неоправданную госпитализацию. Это когда скорая помощь за «500 руб. в карман» привозит полежать в терапию на пару недель бабушку на то время, пока ее родственники поехали отдохнуть в Тайланд.

В страховой медицине, в системе ОМС остаются только интенсивные койки — в стационаре лечат только острые состояния и обострение хронических заболеваний. Мы вынуждены идти по тому пути, по которому идет весь мир. В этой новой системе самыми передовыми стали крупные многопрофильные больницы. Их около 35 в городе. Примерно по 1000 коек каждая. Несмотря на то, что тарифы ОМС, конечно, недостаточны, что средств всегда не хватает, при быстром обороте коек, когда диагностика проводится на добольничном этапе, реабилитация после госпитализации — на дому под присмотром участкового терапевта, эти большие больницы начали нормально выживать и обеспечивать нормальную зарплату для врачей. Даже в условиях нашей эрзац-страховой медицины. Но при этом, конечно, нельзя поступить в стационар, чтобы просто полежать или пройти, например, курс физиотерапии.

РЫБИНА: Но Москва — старый по возрасту жителей и быстро стареющий город. В нем много пожилых людей, которые просто не смогут самостоятельно пройти все этапы добольничной диагностики.  Запись, талон к терапевту, от него направление к узкому специалисту, возможно, не к одному, от них — направление на то или иное обследование, запись на это обследование, поездка уже непосредственно на само обследование, возможно, не в ближайшую к дому поликлинику — они теперь организационно объединены по несколько под одним номером… А потом, когда все собрано, еще раз записаться и прийти к участковому, чтобы тот направил в стационар?

Для таких людей мы создали в поликлиниках стационар одного дня. Приехав туда утром, можно пройти этот диагностический добольничный этап.

РЫБИНА: Наверно, так, как задумано, когда-то будет, но на деле пока не так. В стационаре одного дня реально можно получить внутривенные вливания, да и то, если врачи не испугаются за состояние пациента и его вены. Моей маме 87 лет, и нам вот в такой помощи этим летом отказали.  А для того, чтобы пройти обследование надо побывать в нескольких зданиях объединенной поликлиники: в одном месте КТ, в другом — анализы, в третьем — узкий специалист.

Да и после стационара добиться долечивания непросто. Маминой подруге такого же возраста, лежачей после эндопротезирования, сказали, что для того, чтобы разрабатывать ногу, она должна приезжать в реабилитационный центр.

Сама идея понятна, но до ее реализации еще не близко, а стационары закрываются уже сейчас.

У нас одноканальное финансирование. Москва всегда добавляла медицине из своего городского бюджета, но сегодня это противоречит закону. 

Но многие из тех больниц, про которые сейчас кричат, что они закрываются, будут перепрофилированы в социальные. Действительно, есть много пожилых, которым нужен сестринский и врачебный уход. Эти учреждения мы сможем финансировать из бюджета департамента соцзащиты, и никакая Счетная палата нам не скажет, что мы нарушаем закон.  Там должны быть и платные места. Если родственники собрались в отпуск, не надо стараться положить старушку в больницу за деньги. Можно поместить родного человека в такой социальный стационар и доплатить за это.

Но на весь Сеул с десятимиллионным населением всего 25 тыс. коек. А мы только вот этих, интенсивных коек, собираемся оставить не менее 35 тыс. Не считая коек в инфекционных, туберкулезных, психиатрических, и социальных, которые будут за рамками ОМС.

Есть еще один важный аспект оптимизации. У нас было немало специализированных больниц: глазные, гинекологические. Я разбирался со случаем. В гинекологии оперируют женщину. Когда вскрыли брюшную полость, обнаружили, что у нее вовсе не гинекологическая проблема, а аппендицит. Но в гинекологической больнице даже нет лицензии на общую хирургию, они не имеют права оперировать аппендицит. Они вызывают из другой больницы бригаду хирургов. Пока женщина лежит под наркозом с раскрытой брюшной полостью, хирург по пробкам едет на операцию.

Или в глазной больнице: немолодой человек ложится на операцию по поводу катаракты. У него случается инфаркт. Но в глазной больнице нет никакого оборудования, нет специалистов. Врачи вызывают скорую, везут в кардиологию. Или терапевтическая больница, например, 11-я, вообще без хирургии. Монопрофильные больницы не могут сегодня существовать. И это в интересах пациентов, а не врачей. Только многопрофильные могут эффективно решать проблемы пациентов. Но врачам, привыкшим к своим клиникам, это не нравится.

Я был готов к тому, что будет трудный переходный период. Но если не я, то кто же сможет привести здравоохранение Москвы в современное состояние? Сложилось так, что заместителем мэра стал врач с более чем 30-летним стажем. Я врач практический. Если бы не эта ситуация, начальнику департамента здравоохранения одному со своей стороны сложно что-то изменить даже если бы он хотел перемен: его начальник — вице мэр — ему будут объективно препятствовать, опасаясь возмущения врачей и пациентов.

А вообще-то это надо было сделать давно. Сейчас, когда городское здравоохранение переоснащено, это делать просто необходимо. Но как промышленная революция, о которой писал Маркс. Если идет промышленная революция в швейном производстве, то возникает восстание ткачей. Здесь тоже будет непросто. Но я разве выгоняю врачей на улицы?

http://www.novayagazeta.ru/society/65775.html